За пять десятилетий отношения между американскими банками и Россией прошли через четыре крупные фазы:

Итог: прямое кредитование российских банков со стороны США было эпизодическим и подчинялось геополитическим «окнам» (ценам на нефть, санкциям, валютным шокам).

1. 1970‑‑1980‑е – экспортные кредиты через Ex‑Im Bank для поставок зерна и тяжёлой техники; суммы — от $10 млн до $200 млн, но без прямого банковского займа советским структурам.
2. 1992‑1997 – первые евро‑облигации России. J.P. Morgan и Goldman Sachs выступили со‑андеррайтерами размещений на $1,25 млрд (1997 г.) и несколько более мелких выпусков.
3. 1994‑1998 – кредитные линии крупным коммерческим банкам СССР‑потомка (ОНЭКСИМ‑банк, Инкомбанк, МФК). Суммы — $50‑$300 млн, реализованы через синдикацию с участием Chase Manhattan (позднее JPMorgan Chase).
4. 2000‑2007 – синдицированные кредиты нефтегазовым гигантам (Роснефть, Лукойл, Норильский никель). Типичные сделки: $2‑$6 млрд, ведущие arrangers — J.P. Morgan, Citi, Bank of America Merrill Lynch.
5. 2008‑2013 – андеррайтинг корпоративных евро‑облигаций «Сбербанк», «ВТБ», «Газпромбанк» (суммы $3‑$8 млрд). После 2008 г. банки усилили контроль covenants и вводили санкционные триггеры.
6. 2014‑2021 – избирательные сделки с непопавшими под санкции эмитентами (например, некоторые дочерние структуры ОАО «Роснефть»). Прямые новые суверенные евро‑облигации не выпускались после 2014 года – всё финансирование происходило в основном через внутренний рынок и азиатские источники.
7. 2022‑н.в. – полное прекращение новых кредитных соглашений от американских банков. Оставшиеся портфели находятся в стадии реструктуризации или списания, а обслуживающие операции происходят только по лицензиям OFAC (например, «General License 2 A» для гуманитарных поставок).

Вывод: После 2014 года экспортное финансирование стало единственной «прозрачной» формой взаимодействия, но объёмы сократились более чем на 70 % по сравнению с 2000‑мя.

После 2014 года все перечисленные банки сократили активность в России более чем на 80 % и сосредоточились на обслуживании уже открытых портфелей.

Пример влияния:

• В 2012 г. – корпоративный кредит $500 млн → спред 200 б.п. (итоговая ставка ≈ 3 %).
• В 2016 г. – аналогичный кредит уже стоил ≈ 8 % (спред ≈ 700 б.п.) → дополнительный годовой платеж ≈ $40 млн вместо $15 мн.

Для России

1. Валютный риск – доля внешнего долга в долларах выросла с 15 % (1990‑е) до более 30 % (2013 г.) и после 2022 г. превысила 50 % в некоторых компаниях.
2. Зависимость от геополитических «окон» – каждый санкционный шок (1998, 2014, 2022) сопровождался падением объёмов внешнего финансирования более чем на 70 %.
3. Сокращение доступа к дешевому капиталу – стоимость альтернативных (азиатских) займов выше на 300‑400 б.п., что повышает нагрузку на бюджеты проектов.

Для американских банков

1. Кредитные потери – суммарные списания по российским активам (1998 + 2022) оцениваются в $5‑$7 млрд.
2. Операционные издержки – создание и поддержка специализированных санкционных подразделений удорожало compliance‑затраты на ≈ $300‑$500 млн в год.
3. Репутационный фактор – участие в санкционных сделках привело к росту общественного и регуляторного давления (право­ворные расследования OFAC, SEC).

Кейс A – Экспортный кредит под поставку оборудования (гипотетический)

Пересчёт в рубли (курс RUB/USD):

Рост курса повышает долговую нагрузку пропорционально, а в 2022 г. ограничения на валютные операции сделали бы такой кредит практически невозможным.

Кейс B – Реструктуризация синдицированного кредита 2020 г. (после санкций)

*Все цифры ориентировочны, зависят от кредитоспособности, сроков и текущей санкционной среды.

1. Укрепление комплаенса – автоматизированный скрининг всех бенефициаров, регулярные проверки against OFAC/SDN‑листов.
2. Диверсификация источников финансирования – активный поиск азиатских (ICBC, Bank of China) и отечественных (Росбанк, Сбербанк) кредитных линий, а также выпуск рублевых облигаций.
3. Сценарный планирование – моделировать влияние изменения курса (RUB/USD) и спредов на долговую нагрузку; готовить «covenant‑kill‑switch» в новых договорах.
4. Реструктуризация legacy‑долгов – использовать лицензии OFAC (General License 2 A/2 B) для частичных выплат, согласовывать в‑заранее условия «sanctions‑event».
5. Создание резервов – резервировать 5‑10 % от суммы внешнего долга под возможные санкционные потери.

За полвека кредитование России со стороны американских банков превратилось из редкой экспортной поддержки в масштабный, но кратковременный источник капитала, а затем в почти полностью закрытый канал.

• 1970‑‑1990‑е — экспортные кредиты через государственные агентства;
• 1992‑1998 — первый всплеск суверенных займов и корпоративных кредитных линий;
• 1999‑2013 — пик синдицированных займов ($15‑$20 млрд/год) и андеррайтинга;
• 2014‑2022 — сокращение объёмов из‑за санкций, отказ от новых сделок;
• 2022‑настоящее — полный стоп новых кредитов, работа только с уже существующими портфелями.

Текущий ландшафт требует от российских компаний полной перестройки финансовой стратегии: от привязки к американскому капиталу к более широкому набору региональных и внутренних источников, а от американских банков — сокращения рисков и переориентации на более «чистые» рынки.

Если вам интересны:

• Механизмы проектного финансирования с азиатскими партнёрами;
• Практики комплаенса в условиях двойных санкций;
• Кейсы реструктуризации внешнего долга 2022‑2024 гг.

— обращайтесь к нашим аналитическим выпускам (ссылки внизу).

Финансовая стабильность в новой реальности — это баланс между диверсификацией, строгим управлением рисками и гибкостью в выборе партнёров.